Образ ночи в творчестве Ф.И.Тютчева

Содержание: 1. Введение……………………………………………………………стр3-4. 2. Образ ночи в творчестве Ф.И.Тютчева…………………………..стр5-9. 3. Анализ стихотворения «Тени сизые смесились…»……………...стр10-11. 4. Отчего нам ночь страшна?...............................................................стр11-14. 5. Заключение…………………………………………………………стр15. 6. Библиография…………………………………………………………..стр16. Введение.

Поэзия – это музыка, волнующая душу, наполняющая ее безграничной любовью ко всему: к человеку, к природе, к Родине, к животным… Сам язык поэзии настраивает на глубокое понимание и внутреннее осмысление происходящего вокруг.

Поэзия проникает в самые тайные уголки души.

Стихотворения Тютчева очень коротки, но между тем ни к одному из них нечего добавить каждое слово метко, полновесно.

Оттенки в его произведениях, как писал Некрасов, «расположены с таким искусством, что в целом обрисовывают предмет как нельзя лучше». Полностью подтверждает слова Некрасова тютчевское «Утро в горах». Лазурь небесная смеется, Ночной омытая грозой, И между гор росисто вьется Долина светлой полосой… Тютчев воспринимал мир как древний хаос, как первозданную стихию. А все видимое сущее – лишь временное порождение этого хаоса. С этим связанно обращение поэта к «ночной тьме». Именно ночью, когда человек остается один на один перед вечным миром, он остро чувствует себя на краю бездны и особенно напряженно переживает трагедию своего существования. Поэт использует прием аллитерации: Сумрак тихий, сумрак сонный, Лейся в глубь моей души… О чем ты воешь, ветр ночной? О чем так сетуешь бездумно? Тютчева особенно привлекали переходные, промежуточные моменты жизни природы. В стихотворении «Осенний вечер» - картина вечерних сумерек, в стихотворении «Люблю грозу в начале мая» - весенний первый гром. Из стихотворений, в которых Тютчев пытается постичь переходные состоянии, можно выделить стихотворение «Тени сизые смелись…» Поэт здесь воспевает сумрак.

Наступает вечер и именно в этот момент душа человека роднится с душой природы, сливается с ней. Все во мне, и я во всем! Для Тютчева очень важен миг приобщения поэт показал попытку «слиться с беспредельным». И именно сумрак помогает осуществить эту попытку, в сумраках наступает миг приобщения человека к вечности Сумрак тихий, сумрак сонный, С миром дремлющим смешай! В данной работе будет рассмотрено творчество Ф.И.Тютчева.

Особое внимание будет уделено образу ночи в творчестве этого великого поэта. Также будет сделан анализ стихотворения Ф.И.Тютчева «Тени сизые смесились… » Главная задача данной работы рассмотреть Тютчева как «певца ночи». Глава 1. Образ ночи в творчестве Тютчева.

Именно о Ф.И. Тютчеве сложилось представление как о самой ночной душе русской поэзии. «...он никогда не забывает, – пишет С. Соловьев, – что весь этот светлый, дневной облик живой природы, который он так умеет чувствовать и изображать, есть пока лишь «златотканый покров», расцвеченная и позолоченная вершина, а не основа мироздания». Ночь – это центральный символ поэзии Ф.И. Тютчева, сосредоточивающий в себе разъединенные уровни бытия, мира и человека. Ночь в творчестве Тютчева восходит к античной греческой традиции. Она дочь Хаоса, породившая День и Эфир. По отношению ко дню она – материя первичная, источник всего сущего, реальность некоего первоначального единства противоположных начал: света и тьмы, неба и земли, «видимого» и «невидимого», материального и нематериального. Ночь, восходя к античной традиции, не являет собою исключительно античное мифологическое ее понимание, но предстает в индивидуально-тютчевском стилевом преломлении. Вот один из примеров: Святая ночь на небосклон взошла, И день отрадный, день любезный, Как золотой покров она свила, Покров, накинутый над бездной. И как виденье, внешний мир ушел... И человек, как сирота бездомный, Стоит теперь и немощен и гол, Лицом к лицу пред пропастию темной. На самого себя покинут он – Упразднен ум и мысль осиротела – В душе своей, как в бездне, погружен, И нет извне опоры, ни предела... И чудится давно минувшим сном Ему теперь все светлое, живое... И в чуждом, неразгаданном, ночном Он узнает наследье родовое.

Основа мироздания, хаос шевелящийся страшны человеку тем, что он ночью «бездомный», «немощен», «гол», у него «упразднен ум», «мысль осиротела»... Атрибуты внешнего мира иллюзорны и неистинны.

Человек беззащитен перед лицом хаоса, перед тем, что таится в его душе.

Мелочи вещного мира не спасут человека перед лицом стихии. Ночь открывает ему истинное лицо мироздания, созерцая страшный шевелящийся хаос, он обнаруживает последний внутри себя. Хаос, основа мироздания – в душе человека, в его сознании. Такая логика рассуждения подчеркнута и звуковым, и ритмическим акцентированием. На звуковом уровне резкий перебой в общем звучании создают звонкие в строчке: В душе своей, как в бездне, погружен, – Строка максимально насыщена звонкими звуками (их 14 (в д в й й в б з д н г р ж н), глухих в ней всего 5 (ш с к к п)). Наибольшую смысловую нагрузку несет слово «бездна». Оно постулирует родственность якобы внешнего хаотического ночного начала и внутреннего человеческого подсознательного, родственность и даже в глубине своей единство и полное отождествление. Две последние строки: И в чуждом, неразгаданном, ночном Он узнает наследье родовое. – акцентированы одновременно и на ритмическом и на звуковом уровнях. Они, безусловно, усиливают напряженность композиционного завершения, перекликаясь со строкой: В душе своей, как в бездне, погружен, – И общей звонкостью и повторами звуковых комплексов слова «бездна» (особенно «на»). В предпоследней – 13 (ж д м н р з г д н н м н м) звонким звукам противостоят всего 3 (ф ч ч) глухих. В последней 12 звонких (н з н й н л д й р д в й) и 2 глухих (т с). Чрезвычайная концентрация звонких на фоне сведенных к минимуму глухих достаточно резко акцентируют две последние строчки стихотворения. На ритмическом уровне эта пара строк выбивается из строфы, написанной пятистопным ямбом, – только в двух последних строках 3 ударения в строке на фоне четырехударных строк (с пропуском одного ударения). Они образуют вокруг себя смысловое напряжение: человеку родственен хаос, он – прародитель, первооснова мира и человека, который жаждет соединения с родственным началом в гармоничное целое, но и страшится слиться с беспредельным.

Темная основа мироздания, истинное его лицо, ночь лишь открывает человеку возможность видеть, слышать, чувствовать высшую реальность. Ночь в поэтическом мире Тютчева – это выход в высшую субстанциональную реальность, и вместе с тем – совершенно реальная ночь и сама эта высшая субстанциональная реальность.

Рассмотрим еще одно стихотворение Ф.И. Тютчева: Лениво дышит полдень мглистый, Лениво катится река, И в тверди пламенной и чистой Лениво тают облака. И всю природу, как туман, Дремота жаркая oбъeмлeт, И сам теперь великий Пан В пещере нимф покойно дремлет.

Прежде всего, обращает на себя внимание бросающаяся в глаза внешняя «ленивость» поэтического мира стихотворения.

Наречие «лениво» интенсивно подчеркнуто: употреблено трижды в первой строфе стихотворения.

Вместе с тем даже само троекратное повторение этого наречия развертывает в воображении предельно динамичную, отнюдь не «ленивую» картину.

Сквозь внешнюю «ленивость» проявляется колоссальная внутренняя напряженность, ритмико-интонационная динамика.

Художественный мир стихотворения переполнен движениями и внутренне противоречив. Так, в первой строфе наречие «лениво» встречается три раза, соотносится с предикативными центрами «дышит полдень», «катится река», и «тают облака». А во второй эта часть речи употреблена только однажды – это наречие «покойно». Оно соотносится с предикативным центром «Пан дремлет». Здесь очень сильно противоречие: за Паном – шевелящийся хаос, наводящий панический ужас. В дремоте панического ужаса очевидна динамика космического масштаба. С одной стороны, «Полдень мглистый» – это конкретная природа, это облака, река, туман, которые совершенно конкретно чувственны. С другой стороны (во второй строфе) природа – это «пещера нимф» и дремлющий Пан. «Полдень мглистый» оборачивается «великим Паном», «полдень мглистый» и есть сам «великий Пан». Оборачиваемость эта сочетается с несводимостью целого ни на одно, ни на другое.

Диалектическое единство существования «полдня мглистого» и «великого Пана» в несводимости к одному конкретному смыслу и представляет собой символическую реальность. «Полдень мглистый» сам по себе – это противоречивый сгусток смыслов, очень мощно энергетически заряженный, где играют и оборачиваются друг другом хаос, темная и истинная основа мироздания, и покой, покрывающий этот страшный кишащий хаос, и делающий последний благовидным. Как и дремлющий Пан в своей основе невозможное соединение, но, тем не менее, осуществленное в поэтическом тексте, сгусток противоречий, накапливающий вокруг себя массу смыслов. В последних двух строчках: И сам теперь великий Пан В пещере нимф покойно дремлет. сконцентрирован смысловой центр стихотворения: противоречивое единство невероятной динамики хаоса и покоя, одно в другом – динамика в покое, и покой в движении мироздания.

Выделенность «полдня мглистого» и «великого Пана» подтверждается и на ритмическом уровне. Во всем стихотворении эти строки выбиваются из общего ритмического строя: Лениво дышит полдень мглистый и И сам теперь великий Пан В пещере нимф покойно дремлет. Эти строки являются единственными полноударными. «Полдень мглистый» как смысловой центр стихотворения предельно акцентирован на звуковом уровне: концентрация звонких и сонорных звуков, их в первой строфе больше, чем во второй. Во второй же строфе единственная строка, где глухие преобладают над звонкими (6–7) – это: И сам теперь великий Пан.

Звуковая выделенность «великого Пана» усиливается тем, что эта строчка следует за строкой: Дремота жаркая объемлет, – которая максимально насыщена звонкими – 10 против 3 глухих.

Полдень мглистый и дремлющий Пан – энергетически мощный сгусток противоречий, заряжающий и стягивающий смыслы вокруг себя. Это смысловой центр стихотворения. Этот сгусток содержит колоссальную энергетику, потенциально способную развернуться в символическую реальность со всей ей присущей полнотой бытия.

Оборачивающиеся друг другом «Полдень мглистый» и «великий Пан» как напряженное поле смыслопорождения обнаруживают свою причастность и внутреннюю связь с центральным тютчевским символом – символической реальностью ночи. Хаос как истинное лицо мироздания открывается человеку в полноте своей силы только ночью.

Кишащий и бушующий разлад между ночью и днем, хаосом и космосом, миром и человеком поэт чрезвычайно остро ощущает, он чувствует космических масштабов страх человека, утратившего первоначальную гармонию, первоначальное единство с тем миром, который теперь ему кажется враждебным и угрожающим. И поэт может об этом лишь писать, создавая смыслопорождающую реальность связей разъединенных частей мира: они оказываются в общении друг c другом в художественной реальности поэтического произведения. Своим творчеством поэт решает проблему трагической дисгармонии – он может восстанавливать утраченную гармонию, или, по крайней мере, прояснять дисгармонию в свете гармонической мысли и идеала. Глава 2. Анализ стихотворения « Тени сизые смесились…» Тени сизые смесились, Цвет поблекнул, звук уснул – Жизнь, движенье разрешились В сумрак зыбкий, в дальний гул… Мотылька полет незримый Слышен в воздухе ночном… Час тоски невыразимой!.. Всё во мне, и я во всем!.. Сумрак тихий, сумрак сонный, Лейся в глубь моей души, Тихий, томный, благовонный, Все залей и утиши.

Чувства – мглой самозабвенья Переполни через край!.. Дай вкусить уничтоженья, С миром дремлющим смешай! Одним из шедевров характеризуемой лирики является стихотворение «Тени сизые смесились…». Первоначально оно называлось «Сумерки». Этот ранний заголовок подчеркивает, что в начале произведение мыслилось как пейзажная зарисовка особой, переходной поры суток, где поэт пытается уловить почти неразличимое.

Композиция стихотворения – две строфы – традиционная для Тютчева.

Первая строфа – картина наступающей ночи, вторая – страстный монолог-обращение лирического героя к «сумраку». Изображаемое время суток – сумерки (уже не вечер, но еще и не ночь) не случайно выбрано поэтом: его неизменно волнуют именно промежуточные состояния в жизни природы и человека. В первой строфе картина сумерек, наступающей ночи лана через восприятие лирического героя.

Уловлена сама эта зыбкая грань перехода , когда окружающий мир растворяется в темноте, исчезает из зрительного восприятия человека: Тени сизые смесились, Цвет поблекнул… Сизый – самый смешанный цвет: «черный с просинью и белесоватым, голубоватым отливом, серо-синий с голубой игрою» (В.Даль). Смысловая острота эпитета усиленна внутри-строчным созвучием: « сизые смесились ». В одном только этом эпитете – сизый – как в зерне, содержится всё стихотворение с его темой космического смешения, слияние всего со всем. …звук уснул – Жизнь, движенье разрешились В сумрак зыбкий, в дальний гул… Звук, неизменный спутник движения, жизни, уснул. В мире так тихо, что «мотылька полет незримый слышен в воздухе ночном». Слова «жизнь» и «сумрак» находятся в сильной позиции начала строки, они как бы противопоставлены. Но только «как бы», потому что сумрак зыбкий – жизнь не замерла, а лишь затаилась, задремала, ушла куда-то в глубину («дальний угол»). Сумрак, тени, тишина – это условие, в которых пробуждаются скрытые душевные силы человека. Его мысли сливаются с «дальним гулом», на смену исчезнувшему, растворившемуся миру приходит иная реальность.

Человек остается один на один со всем миром, вбирает его в себя и сам сливается с ним: «Все во мне, и я во всем». Однако странным образом эта причастность к «жизни божеско-всемирной» не вызывает ликования, а определяется как « час тоски не выразимой ». В чем же причина этой тоски? Вся вторая строфа – страстная мольба, нарастающий призыв, обращенный к «сумраку» (в данном случае синониму природы, жизни): лейся, залей, переполни через край и , наконец, смешай . «Единственная, более энергичное чувство, которое я испытываю, – это невозможность уйти от самого себя» (из письма Тютчева жене) Во второй строфе лирический герой отказывается от собственного «я», что присутствовало в конце первой строфы («Все во мне, и я во всем»). Его страстное стремление – раствориться в окружающем мире, слиться с ним, стереть грань меж «я» и «не-я»: Дай вкусить уничтоженья, С миром дремлющим смешай! Композиционное кольцо стихотворения замыкается: совместились первое и последнее строки, глаголы смесились и смешай.

Слиться с миром природы, раствориться в нем – для человека это редкая возможность «уйти от самого себя». Однако противоречие сознательно-индивидуального («я») и бесзознательно-стихийного («жизнь») остается для Тютчева не разрешимым. (Точнее, проблема эта решалась многократно и по-разному.) Глава 3.Отчего нам ночь страшна?

Мы видим ночь, когда на бархатном занавесе тьмы золотятся звёзды. Мы знаем их по именам: вот прекрасная зелёная звезда, созданная силой слов, - Агатос, вот враждующие огни Сократа и Протагора, сияние Мицары озаряет гениев современности, в Полярной звезде мерцают видения будущего. Фантастические образы, гении прошлого, настоящего, грядущего - словно светящиеся изнутри атоллы в неисчерпаемом океане тьмы. И мы видим, как над всем этим царит ночное светило, и ярче всех, лучезарным всепроникающим светом горит Пегас, звезда поэзии, в которой нам открывается Знание; оно и есть постижение ночи. Да, всякий раз, когда приходит время звёздной тьмы, особенно сильно ощущается присутствие иной, не дневной правды, действительной и единственной. В ночи нам открывается пронизывающая бытие трагедия, дисгармония, борьба противоположностей. Ночные птицы, мерцающие хищными глазами, волки и странные твари выползают из своих укрытий лишь под светом звёзд, чтобы поселиться в наших кошмарах. Ночные существа, обретающие жизнь под покровом темноты, прекрасно чувствуют себя в её владениях, не то, что люди, дети дня, которые вкушают призрачные видения спустившегося к человечеству Сна, сына ночи Гипноса, видения нереальной красоты, или ввергаются во власть ужасных образов тревожной дрёмы. Тайны мрака не для нас, тайны того, что происходит в темноте под пристальным взором туманного ока луны, глядящего на мир сквозь перископы звёзд. Но мы проникли в эти тайны и, вторгшись в ночную тишину, сумели уловить шёпот, или песню, или лёгкое дуновение ветра, но в нём слышны были слова, в нём кружилась волшебная мозаика образов, и в нём была повесть о том, что есть истинно сущее, что есть тьма и тайна этой тьмы. Мы познали неземную тайну, и, рождённые от солнца, но влекомые луной, мы стали блуждать между ночью и днём, и ночь пугала нас. И Фёдор Иванович Тютчев, глубже всех поэтов её познавший, объяснил нам, почему ночь для нас 'страшна':

И бездна нам обнажена С своими страхами и мглами И нет преград меж ней и нами - Вот отчего нам ночь страшна!

День - лишь покров, лишь тонкая златотканая пелена. Минуты, когда она тает, растворяясь, исчезая, и есть время наступления истинного, первозданного бытия. Оно роднится с бездной, безграничностью, бездонностью, беспредельностью и никогда не сможет быть втиснутым в рамки дня. Ночь - первооснова всего сущего, в ней - повесть о времени, но мотив её - вечность, в ней образы всего, что было, и отражение того, что есть, и магия невсамделишных событий, и порожденья хаоса и страха, и путь в Мир Грёз, чудеснейший предел. Ночь светла. Оставшись с ней наедине, как 'сирота бездомный, лицом к лицу пред пропастию тёмной', можно на миг, на мгновение - столь горестно мимолётное у Тютчева - лишиться рассудка. Но, когда он вернётся, чёрная бездна не будет больше страшной и чужой, потому что, если подумать, каждый видит что-то своё в ночи, каждый 'узнаёт наследье родовое'. Но во тьме есть и смерть, в ней 'крадутся' час неизбежной гибели, ощущение мимолётности жизни и ожидающее впереди вечное, неизбежное, бесконечное небытие. Тютчев видел и чувствовал в природе не одну лишь божественную основу - упорядоченный космос. Он чуял, что где-то здесь, в таящейся за границей благообразной Земли бездне, есть 'вечный хаос', мятеж, беспорядок - там 'хаос шевелится', и неизвестно, какой неверный шаг, какое наше движение способно его пробудить. Мы живем, словно в окружении вулканов: на Земле раскинулись тихие леса и сады, на ней воздвигнута цивилизация, но вулканы, потухшие миллионы лет назад и ставшие средоточием хаоса, могут извергнуться неудержимыми потоками всеразрушающей лавы. Мир не тих, не мирен, он, по существу своему, трагичен, и лучше всего можно познать его в 'минуты роковые', в моменты, когда поднимается 'древний хаос', когда над миром довлеет ночь-тьма, что была до сотворения света и мира и останется после того, как солнце умрёт, угасая, истекая красными лучами. Ночь раскрыла перед нами глубину души мира; но она не только испугала - она и умудрила нас, заставила взглянуть себе в глаза. Ночью, таинственной мистической ночью всё принимает иной - не истинный ли? - вид. Живой язык природы слышится в полночной тишине, истинный мир - это мир воцарившегося лунного мрака. Но не потому ли, что люди не сумели до конца проникнуть в тайну ночи, образ её неотделим для нас от понятия вселенского зла, связан с расцветом и торжеством тёмных сил; ночью люди совершают ужасные, необъяснимые поступки, которые не в силах понять с уходом ночного безумия, словно сама тьма, ничем не ограниченная, не сдерживаемая, внушила им совершить то, что угодно было ей. Ночью, влекомые луной, люди ходят во сне с открытыми глазами, не видя и не помня, и не сознавая, они идут на голос ночи, что прошептала в эфирной песне Слово, вслед за которым они готовы отправиться сквозь сон и сквозь саму тьму, по ту сторону зеркала, по ту сторону космоса - в хаос, в бездну, в царство ночи. Познавший ночь Тютчев увидел её безумие, её 'божий гнев'. В стихотворении 'Mal'aria' он говорит, что даже любит это незримое, всепроникающее таинственное зло:

В цветах, в источнике прозрачном, как стекло, И в радужных лучах, и в самом небе Рима Всё та ж высокая, безоблачная твердь, Всё так же грудь твоя легко и сладко дышит, Всё тот же тёплый ветр верхи дерев колышет, Всё тот же запах роз, и это всё есть Смерть.

Хаосом оборачивается красота, и Смерть - в 'запахе роз': зло скрыто в прекрасной, чарующей оболочке. Трагическая стихия, ночная 'жизнь злая' открывается поэту в том, что мы видим самым прекрасным, самым светлым, исполненным сиянием солнца и благодатью дня. Ночь стала нашим проводником в небеса, в бескрайние просторы, к постижению Добра и Зла, к высшему Знанию, будь оно вселенским Счастьем или всегдашним Проклятием. Язык её - 'для всех равно чужой и внятный каждому, как совесть'. Поэт знает: он будет понятным всегда, и голос ночи будет вечно звучать там, где кончается явь, но сон ещё не вступил в свои права. Ночь - время сна наяву, и порой мы можем попадать в странное место, что находится между реальностью и видениями сна - 'в некий час всемирного молчания' - в час Откровения, Признания, Пророчества и Смятения. И Тютчев, чувствующий это, любуется ночью:

Как хорошо ты, море ночное… В этом волненье, в этом сиянье, Весь, как во сне, я потерян стою - О, как охотно бы в их обаянье Всю потопил бы я душу свою…

Заключение. Чем же близок Тютчев нам, людям XXI века, века неслыханных открытий, научных дерзаний, века покорения космоса? Он дорог нам тем, что вселяет в нас ощущение беспредельности мира, его величия, его тайны. С одной стороны, сам умевший трепетать перед бескрайним звездным небом, он умеет и читателя заставить трепетать; с другой стороны – он, проникающий в глубь человека, заставляет читателя прислушиваться к голосу внутри себя. Ни к кому другому так не подходит кантовское выражение: «Звездное небо над головой и моральный закон внутри нас». Тютчев учит понять мир и понять себя. Когда-то Эйнштейн писал: «Самая прекрасная и глубокая эмоция, какую мы испытываем, - это ощущение тайны. В ней источник всякого подлинного знания. Кому это эмоция чужда, кто утратил способность удивляться и замирать в священном трепете, того можно считать мертвецом». Ценность человека определяется этой способностью восторгаться, изумляться. Этой эмоцией, этим «космическим чувством» Тютчев наделен, как никто другой. И читатель платит ему за это любовью. Лев Толстой писал: «Так не забудьте достать Тютчева. Без него нельзя жить». В 1920 году Совнарком принимает решение о сооружении памятника Тютчева. Нам ли забывать о тех словах, что сказал Тургенев Фету: «О Тютчеве не спорят, кто его не чувствует, тем самым доказывает, что не чувствует поэзии». Библиография: 1. Тютчев Ф.И. Стихотворения. М., 1985. 2. Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. - М., 1994. 3. Большая школьная энциклопедия. 6 – 11 кл. Т.1. – М.:ОЛМА-ПРЕСС, 2000. 4. Русская литература XIX век.

Большой учебный справочник. 5. Русская литература.

кадастровая стоимость в Москве
оценка аренды земли в Курске
оценка комнаты в коммунальной квартире в Твери